Летом 2019 года нашу страну потрясли известия о пытках заключённых в колонии Алматинской области и странной гибели осуждённого Кондратенко в Восточном Казахстане. Почему не прекращается война между теми, кто защищает закон, и теми, кто живёт "по-понятиям"? Как должна измениться система отбытия наказания, чтобы способствовать реальному исправлению преступников, разбирался корреспондент YK-news.kz.

Ушёл навсегда

Андрей Кондратенко, погибший в колонии ОВ-156/2, был судим шесть раз за воровство и мошенничество. Сроки заключения были небольшими, но в общей сложности он провёл за решёткой половину жизни. Последняя ходка стала для него роковой.

По информации департамента уголовно-исправительной системы, получив отказ в условно-досрочном освобождении, осуждённый совершил несколько дисциплинарных нарушений. В качестве наказания его водворили в камеру ДИЗО, где он и был найден повешенным 18 июня. Первоначальная версия следствия — самоубийство.

Однако сестра погибшего считает, что брат не мог покончить с собой. Версию об убийстве Кондратенко сотрудниками администрации до сих пор подогревают анонимные письма, которые она получает из-за колючей проволоки. Сообщения о том, что Андрею угрожает реальная опасность, приходили, ещё когда он был жив. Сейчас ей пишут, что за свою жизнь опасаются свидетели, давшие показания о его гибели.

Действительно ли сотрудники колонии истязаниями довели осуждённого Кондратенко до самоубийства, в данный момент разбирается Генеральная прокуратура Республики Казахстан. Нас же сегодня интересует другой вопрос: почему заключение не исправило молодого человека? И может ли оступившийся человек свернуть с пути, ведущего к гибели?

Путь пехотинца

Как организована тюремная система в нашей стране, большинство честных граждан, к счастью, имеют весьма смутное представление. И формируется оно зачастую при помощи песен и фильмов, где воры в законе предстают якобы героями нашего времени. Воровская романтика кажется особенно притягательной для молодёжи, в которой силён дух возрастного отрицания. Насколько соответствуют реальности мнение молодых о криминальной "героике", мы поинтересовались у правозащитника, доктора юридических наук Куата Рахимбердина.

— У криминального мира собственные идеология, иерархия, ресурсы, в том числе финансовые. Эти ресурсы мобилизуются, чтобы продвигать свои воровские идеи. Даже через такую, казалось бы, безобидную вещь, как шансон. У нас в Казахстане он ещё не так распространён, а в Российской Федерации звучит фактически из каждого окна, из каждой машины. У молодёжи формируются "пацановские понятия". Они не понимают, что на самом деле это строгая иерархия, которая имеет чёткие установки. И эта антисистема, как любая неформальная структура, борется за место под солнцем. Чем больше криминальных групп, тем больше у антисистемы ресурсов: человеческих и финансовых. Ведь каждый криминальный элемент обязан вносить определённый процент от своей преступной деятельности в пресловутый "общак". А идеология очень просто формулируется: "Не бойся, не верь, не проси!" До 1990-х годов воровская романтика существовала подспудно, а потом прорвалась в СМИ, кино, интернет. В книжных магазинах какие книги продают? "Я — вор", "Малина", "Киллер". И у молодёжи появляются установки уголовной мифологии, окружающей ореолом "честности", "смелости" и "порядочности" преступников и их деяния.

— И что это означает для них на практике? Вольную жизнь человека, не подчиняющегося законам?

— Реально воровская структура пирамидальна. Наверху — один или два человека, которым подчиняются все. Самый нижний и массовый слой этой иерархии — "пехотинцы", или "бойцы". В целом это пушечное мясо, которое принимает участие в различных криминальных акциях. В местах лишения свободы они становятся инструментами манипуляции. Приёмов масса. Их подсаживают на карточные долги, провоцируют на заведомо проигрышный спор, придумывают мнимую провинность. Они попадают в зависимость, становятся так называемыми тюремными "торпедами". Отработать долг эти люди обязаны даже в том случае, если это будет стоить им жизни. В результате они идут на различные нарушения. Совершают попытки суицида, режут вены и глотают гвозди.

Война системы с антисистемой

Мы поинтересовались у Куата Рахимбердина, возможно ли, чтобы гибель Андрея Кондратенко была использована криминальными элементами для дискредитации правоохранителей и установления ворами своих порядков в колонии. Напрямую правозащитник такое предположение не подтвердил. Но признал, что преступники и правоохранители находятся в нашей стране в состоянии необъявленной войны.

— Надо понимать, что тюрьма — это один из институтов государственного принуждения. В любом режиме, при любых условиях она будет существовать. И тюрьма — это ад. До сих пор у нас сохраняется в обществе парадигма, когда деятельность правоохранительных органов воспринимается как война с преступностью, преобладание карательных и полицейских мер. Мы должны от этого уйти. Главная задача правоохранителей — профилактика и предупреждение преступлений. Криминологи указывают, что государство не должно относиться к своим гражданам, пусть и совершившим преступление, как к внешним врагам, что воздействие на преступность должно быть направлено не на уничтожение или изгнание преступников из общества, а на их возвращение к нормальной общественной жизни.

— А насколько реальны представления о том, что иногда воры в законе пользуются привилегиями даже в местах заключения?

— Если в колонии есть факты коррупции, некоторым осужденным могут создать привилегированные условия. Но в Казахстане пресловутый "общак" не имеет такого влияния, как в соседних странах, например в Кыргызстане. Там, где органы власти слабы и население бедное, появляется параллельная структура. Там я это видел. У нас же изначально была выстроена очень жёсткая вертикаль власти. Вор в законе — это идейный лидер криминального мира. Его сразу переводят на особый режим. И если в общей массе он может показать себя как лидер и манипулировать людьми, то, когда сидит в камере, манипулировать ему некем.

— Действительно ли казахстанские правоохранители, грубо говоря, перегибают палку, наводя порядок в местах лишения свободы? Регистрировали ли правозащитники нашей области подтверждённые случаи издевательства над заключёнными?

— Нужно всегда помнить, что осуждённые — тоже наши граждане, которые находятся под защитой закона. В современном мире нет оправдания пыткам и жестокому обращению. По ВКО были жалобы на издевательства сотрудников колоний. И в целом по Казахстану это есть. В Алматинской области подобный факт получил широкую огласку. У нас в Восточном Казахстане были случаи, когда сотрудников МВД РК, в том числе и представителей уголовно-исполнительной системы, привлекали к уголовной ответственности за пытки и жестокое обращение. Из мест заключения поступают такие сведения. Беда в том, что в нашей стране нет эффективного механизма подачи жалоб заключёнными о нарушении своих прав. Жалобу человек вынужден передавать через ту службу, на которую он жалуется. Поэтому информация часто выходит альтернативным путём: через адвокатов либо ближайших родственников, приходящих на свидания. Даже звоня по таксофону Казахтелекома, осуждённый не имеет возможности самостоятельно снять трубку и набрать необходимый ему номер. Это делает за него специальный инспектор.

— Андрей Кондратенко вначале жаловался, что ему угрожают другие заключённые. Даже просил его изолировать. И только потом принялся конфликтовать с администрацией колонии. Чем можно объяснить эту ситуацию?

— В постсоветских тюремных системах администрация колоний часто использует принцип "Разделяй и властвуй!". Для нормального человека находиться в тюрьме — это противоестественно. Понятно, что осуждённые хотят получить какие-то преференции: используя законные способы, выйти на УДО, на замену неотбытой части наказания более мягким. Право на это дает так называемая "положительная степень поведения". В Казахстане, чтобы ее заслужить, осуждённый должен быть членом добровольной организации, которые состоят из следующих секций: досуг и самовоспитание, производственная, санитарно-гигиеническая и иные направления интересов осуждённых. Администрацией используется такой институт, как добровольные помощники, их ещё называют "активистами". Однако подобная практика приводит к различного рода конфликтам и противоречит международным стандартам в области прав человека. Мы считаем, что нельзя одним заключённым давать власть над другими. Несколько лет на различных диалоговых площадках я предлагаю исключить возможность наделения дисциплинарной и иной властью с ведома администрации исправительного учреждения одних осужденных по отношению к другим. К примеру, в Российской Федерации эти секции несколько лет назад упразднили законодательно.

— Получается, что в заключении человек оказывается беззащитен не только перед охранниками, но и перед другими осуждёнными?

— Нужно понимать, колония — это место нахождения нескольких сотен взрослых мужчин, которые совершили, как правило, корыстно-насильственные преступления. Более 70 процентов осуждённых к лишению свободы — это опасные и особо опасные преступники, которые находятся в больших колониях барачного типа, доставшихся нам в наследство от сталинского ГУЛАГа. Если мы перейдём на систему камерного содержания, многие проблемы отпадут сами собой. Тогда криминальная субкультура уйдёт в прошлое. Каждый человек будет знать, что его камера на ночь запирается и он находится в безопасности. Ведь сейчас вся тюремная жизнь происходит именно в ночное время. Когда 50 - 100 человек живут в одном бараке, о какой безопасности можно говорить? В некоторых регионах мира такие учреждения уже создаются. Но это очень дорого для государства. И не надо питать иллюзий, что они появятся у нас в ближайшее время. Даже такая богатая страна, как Великобритания, считает хорошим показателем, если там раз в четыре года строят одну подобную тюрьму.

Дорога к дому, которого нет

Мы задали правозащитнику вопрос: почему человек, раз оказавшийся за решёткой, часто возвращается туда снова?

— Психологи доказали, что в условиях лишения свободы человек только три года может сопротивляться внешней среде, сохранять свою личность, — пояснил Куат Рахимбердин. — Дальше идёт постепенное разрушение личности. Многие заключённые не имеют семей, либо жёны от них отказываются. Многие сами из неблагополучных семей, хорошо, если есть престарелые родители, а то и вовсе никого. Сейчас и работающему человеку на свободе не так просто приобрести жильё, питание, обеспечивать себя. А человек, который не имеет навыков и умений жить в современном обществе, не имеет востребованной профессии, не может найти работу, рано или поздно идёт по привычному алгоритму "джентльмена удачи": "Украл, выпил — в тюрьму". У нас в Казахстане очень высокий рецидив среди освободившихся — около 70 процентов.

— Значит, наша тюремная система не способна перевоспитать преступника?

— Человек приходит в "зону" уже наказанный. Он должен быть лишён свободы. А остальные права за ним сохраняются — это право на образование, на труд, на жизнь, на социальное обеспечение, свободу совести и т. п. Труд не должен быть рабским, а созидательным и оплачиваемым. Заключённый должен получить какие-то навыки, которые пригодятся ему на свободе. Я изучал опыт тюремной системы в Швейцарии. Там средняя заработная плата людей в тюрьмах сопоставима со средним заработком на воле. Задал вопрос администрации: "Зачем такие высокие зарплаты?" Мне ответили, что деньги дисциплинируют. И не приходится объяснять заключённому, что надо работать. Он просто знает, что заработанные деньги попадают на его банковский счёт. После освобождения у него будут средства. А у нас, к сожалению, оплата труда очень невысокая.

В XXI веке тюрьма должна обрести другой смысл. Не карательный, не унижающий человеческое достоинство, не наследие сталинского ГУЛАГа. Надо понимать, что человек, которого отправляют в тюрьму, должен рано или поздно вернуться в общество полноценным гражданином.

Ирина Плотникова